Жил-был старик со старухою; у них был сын, по имени Иван. Кормили они его, пока большой вырос, а потом и говорят: — Ну, сынок, доселева мы тебя кормили, а нынче корми ты нас до самой смерти. Отвечал им Иван: — Когда кормили меня до возраста лет, то кормите и до уса. Выкормили его до уса и говорят: — Ну, сынок, мы кормили тебя до уса, теперь ты корми нас до самой смерти. — Эх, батюшка, и ты, матушка, — отвечает сын, — когда кормили меня до уса, то кормите и до бороды. Нечего делать, кормили-поили его старики до бороды, а после и говорят: — Ну, сынок, мы кормили тебя до бороды, нынче ты нас корми до самой смерти. — А коли кормили до бороды, так кормите и до старости! Тут старик не выдержал, пошел к барину бить челом на сына. Призывает господин Ивана: — Что ж ты, дармоед, отца с матерью не кормишь? — Да чем кормить-то? Разве воровать прикажете? Работать я не учился, а теперь и учиться поздно. — А по мне как знаешь, — говорит ему барин, — хоть воровством, да корми отца с матерью, чтоб на тебя жалоб не было! Тем временем доложили барину, что баня готова, и пошел он париться; а дело-то шло к вечеру. Вымылся барин, воротился назад и стал спрашивать: — Эй, кто там есть? Подать босовики! А Иван тут как тут, стащил ему сапоги с ног, подал босовики; сапоги тотчас под мышку и унес домой. — На, батюшка, — говорит отцу, — снимай свои лапти, обувай господские сапоги. Наутро хватился барин — нет сапогов; послал за Иваном: — Ты унес мои сапоги? — Знать не знаю, ведать не ведаю, а дело мое! — Ах ты, плут, мошенник! Как же ты смел воровать? — Да разве ты, барин, не сам сказал: хоть воровством, да корми отца с матерью? Я твоего господского приказу не хотел ослушаться. — Коли так, — говорит барин, — вот тебе мой приказ: украдь у меня черного быка из-под плуга; уворуешь — дам тебе сто рублей, не уворуешь — влеплю сто плетей. — Слушаю-с! — отвечает Иван. Тотчас бросился он на деревню, стащил где-то петуха, ощипал ему перья — и скорей на пашню; подполз к крайней борозде, приподнял глыбу земли, подложил под нее петуха, а сам за кусты спрятался. Стали плугатари вести новую борозду, зацепили ту глыбу земли и своротили на сторону; ощипанный петух выскочил и что сил было побежал по кочкам, по рытвинам. — Что за чудо из земли выкопали! — закричали плугатари и пустились вдогонку за петухом. Иван увидал, что они побежали как угорелые, бросился сейчас к плугу, отрубил у одного быка хвост да воткнул другому в рот, а третьего отпряг и увел домой. Плугатари гонялись, гонялись за петухом, так и не поймали, воротились назад: черного быка нет, а пестрый без хвоста. — Ну, братцы, пока мы за чудом бегали, бык быка съел; черного-то совсем сожрал, а пестрому хвост откусил! Пошли к барину с повинною головою: — Помилуй, отец, бык быка съел. — Ах вы, дурачье безмозглое, — закричал на них барин, — ну где это видано, где это слыхано, чтоб бык да быка съел? Позвать ко мне Ивана! Позвали. — Ты быка украл? — Я, барин. — Куда ж ты девал его? — Зарезал; кожу на базар снес, а мясом стану отца да мать кормить. — Молодец, — говорит барин, — вот тебе сто рублей. Но украдь же теперь моего любимого жеребца, что стоит за тремя дверями, за шестью замками; уведешь — плачу двести рублей, не уведешь — влеплю двести плетей! — Изволь, барин, украду. Вечером поздно забрался Иван в барский дом; входит в переднюю — нет ни души, смотрит — висит на вешалке господская одежа; взял барскую шинель да фуражку, надел на себя, выскочил на крыльцо и закричал громко кучерам и конюхам: — Эй, ребята! Оседлать поскорей моего любимого жеребца да подать к крыльцу. Кучера и конюхи признали его за барина, побежали в конюшню, отперли шесть замков, отворили трое дверей, вмиг все дело исправили и подвели к крыльцу оседланного жеребца. Вор сел на него верхом, ударил хлыстиком — только и видели! На другой день спрашивает барин: — Ну, что мой любимый жеребец? А он еще с вечера выкраден. Пришлось посылать за Иваном. — Ты украл жеребца? — Я, барин. — Где ж он? — Купцам продал. — Счастлив твой бог, что я сам украсть велел! Возьми свои двести рублей. Ну, украдь же теперь керженского наставника. — А что, барин, за труды положишь? — Хочешь триста рублей? — Изволь, украду! — А если не украдешь? — Твоя воля; делай, что сам знаешь. Призвал барин наставника. — Берегись, — говорит, — стой на молитве всю ночь, спать не моги! Ванька-вор на тебя похваляется. Перепугался старец, не до сна ему, сидит в келье да молитву твердит. В самую полночь пришел Иван-вор с рогозиным кошелем и стучится в окно. — Кто ты, человече? — Ангел с небеси, послан за тобою унести живого в рай; полезай в кошель. Наставник сдуру и полез в кошель; вор завязал его, поднял на спину и понес на колокольню. Тащил, тащил. — Скоро ли? — спрашивает наставник. — А вот увидишь! Сначала дорога хоть долга, да гладка, а под конец коротка, да колотлива. Втащил его наверх и спустил вниз по лестнице; больно пришлось наставнику, пересчитал все ступеньки! — Ох, — говорит, — правду сказывал ангел: передняя дорога хоть долга, да гладка, а последняя коротка, да колотлива! И на том свете такой беды не знавал! — Терпи, спасен будешь! — отвечал Иван, поднял кошель и повесил у ворот на ограду, положил подле два березовых прута толщиною в палец и написал на воротах: « Кто мимо пройдет да не ударит по кошелю три раза — да будет анафема проклят!» Вот всякий, кто ни проходит мимо, — непременно стегнет три раза. Идет барин: — Что за кошель висит? Приказал снять и его развязать. Развязали, а оттуда лезет керженский наставник. — Ты как сюда попал? Ведь говорил тебе: берегись, так нет! Не жалко мне, что тебя прутьями били, а жалко мне, что из-за тебя триста рублей даром пропали!
